Андрей Матвеев - Indileto[роман в 22 уровнях]
Лапидус, выдирая ноги из горячего асфальта, с удивлением заметил, что тропинка вдруг уперлась в покосившийся деревянный забор. В заборе была калитка, тоже покосившаяся. Замка не было, калитка была приоткрыта.
Лапидус толкнул ее, и она гнусно заскрипела.
Лапидус заплакал.
Он пришел туда, где никогда бы не хотел оказаться опять — на девяносто пять процентов Лапидус был уверен, что это та самая калитка, которая вела во двор дома, где много лет назад маленький Лапидус проводил лето с бабушкой и дедушкой.
Черная асфальтовая туча уже почти что накрыла собой Лапидуса. Опять громыхнуло, только гораздо громче. Лапидус попытался закрыть за собой калитку, она опять так же гнусно скрипнула, но закрыться не захотела. Лапидус вытер слезы и пошел к дому.
Он хорошо помнил, где в свое время бабушка и дедушка хранили ключ: на крыльце под резиновым ковриком. Крыльцо когда–то было покрашено ярко–желтой половой краской. Сейчас она вся потрескалась и облупилась, но резиновый пупырчатый коврик был на том же месте — на предпоследней ступеньке, первая снизу, вторая снизу, третья на которой коврик, четвертая…
Лапидус приподнял коврик и дрожащей рукой взял ключ. Поцарапанные руки горели и саднили, с лицом было не лучше.
Лапидус вставил ключ в замок и начал поворачивать.
Ключ намертво застрял — замок не открывали уже много лет.
Туча висела прямо над Лапидусом, гремело уже беспрерывно, Лапидус вобрал в себя воздуха, напрягся и еще раз повернул ключ.
Ключ с натугой повернулся.
— Давай быстрее, промокнем, — услышал Лапидус за спиной голос бабушки.
Лапидус надавал плечом на дверь и влетел в дом.
Из тучи на землю полил дождь.
В доме было затхло и темно. Лапидус помнил, что направо должен был быть выключатель, он нащупал его, щелкнул, но свет — что совершенно естественно — не зажегся.
Еще направо была дверь в кладовку, где можно было найти фонарь.
Это Лапидус тоже помнил очень хорошо.
Дверь открылась с трудом. Фонарь стоял на той самой полке, на которой Лапидус видел его в последний раз лет восемнадцать назад. Или пятнадцать. Сколько тогда ему было, попытался вспомнить Лапидус. Семь, восемь?
Он взял фонарь с полки.
— Керосин в бидоне, — сказала ему бабушка, только осторожно, не разлей!
— Хорошо, — ответил темноте Лапидус и начал искать бидон. Тот стоял на полу и в нем действительно был керосин.
Лапидус попытался вспомнить, как надо заправлять фонарь. В эту дырочку или в эту? Скорее всего, в эту…
— Я же говорю тебе, осторожней, пожар устроишь! — сердито проговорила бабушка.
Лапидус аккуратно залил в фонарь керосин и поднес спичку к фитилю.
Фонарь загорелся, Лапидус вышел из кладовки в комнату и решил осмотреться.
Дверь еще в одну комнату, лестница на чердак. В то лето Лапидус жил на чердаке, лестница, вроде бы, крепкая, можно подняться и проверить.
Опять громыхнуло, так сильно, что язычок пламени в фонаре начал метаться из стороны в сторону.
Чердачный люк был забит крест накрест досками, оторвать их голыми руками Лапидусу было не под силу.
Лапидус опять ощутил слезы на глазах, ему опять безумно захотелось домой.
— Отдохни, — сказала ему бабушка, — вон кушетка, приляг!
Лапидус увидел, что в углу комнаты действительно стоит старая раздолбанная кушетка, оббитая тканью в стертый цветочек. Кушетка была завалена всяким хламом. Лапидус начал скидывать его на пол: банки, корзинки, старые газеты.
Вместе с газетами в руках у Лапидуса оказался журнал без обложки. Лапидус сбросил газеты на пол, присел на кушетку и подкрутил фитиль у лампы.
— Я тоже пойду отдыхать, — сказала ему бабушка. На улице вновь громыхнуло, Лапидус начал перелистывать журнал, рассматривая картинки.
Внезапно у Лапидуса перехватило дыхание. На пожелтевшей странице четким черным шрифтом было напечатано: «Индилето».
В голове у Лапидуса что–то замкнуло, перед глазами заискрило — видимо, где–то совсем рядом с домом ударила молния.
«И все было так же, как раньше, как много лет назад…» — прочитал Лапидус первую строчку мелко набранного текста.
Раздался еще один раскат грома.
Лапидус продолжил чтение.
«.. — те же высокие корабельные сосны, те же узкие, засыпанные хвоей тропинки, те же рощицы осин и кленов, да и дом, казалось, был тем же — новеньким, недавно построенным, с еще необлупившейся синей краской и чисто промытыми стеклами, хотя и были они запыленными и затянутыми паутиной…»
— Читаешь? — спросила бабушка.
Лапидус кивнул головой и продолжил чтение, хотя шрифт был мелким, а света от фонаря не хватало.
— Ну, читай, читай, грамотей, — пробурчала бабушка, — глаза только не испорти.
«Я шел потрескавшейся садовой дорожкой, — читал Лапидус, — солнце садилось, последние стрекозы и бабочки кружили вокруг меня, да душно пахло какими–то цветами, — как ни старался, я не мог вспомнить их названия, помнилось лишь, что невзрачные, совершенно лишенные запаха днем, они становились украшением сада к вечеру…»
— Это что за цветы? — громко спросил Лапидус.
Бабушка не ответила, на дворе вновь громыхнуло, только чуть тише — видимо, черный каток пошел дальше.
Лапидус попытался вспомнить, что это могли быть за цветы. Он помнил, что были цветы, называвшиеся «анютины глазки.» А еще был «львиный зев». А еще «метиолла». Но все это были для Лапидуса только названия, которые он слышал то ли пятнадцать, то ли восемнадцать лет назад, когда ему было то ли семь, то ли восемь лет.
— Это была метиолла, — сжалившись, сказала бабушка.
Лапидус опять потянулся к журналу.
«…и тогда все — вся наша семья — выходили на открытую веранду, садились в плетеные соломенные кресла и молча глядели в сад, ощущая дурманящий запах этих цветов и слушая, как кричат ночные птицы. На свет же летели бабочки, их было множество…»
Дальше страница была оборвана. Лапидус опять посмотрел на начало и опять прочитал название: «Индилето».
Имя и фамилия автора отсутствовали.
Зато целой было начало следующей страницы.
— Дождь, кстати, почти кончился! — сказала Лапидусу бабушка, когда он вновь начал читать.
«О стекло бьются бабочки, кажется, что именно сегодня их несметное множество…»
Три строчки стерты так, что прочитать их невозможно.
Лапидус поймал глазами очередную строку: «Я листаю старые журналы, старые, старые, более чем пятнадцатилетней давности…»
— Ты помнишь, когда умер дед? — внезапно спросила бабушка.
— Помню, — ответил Лапидус.
— А я?
— Помню, — тем же тоном проговорил Лапидус.
— А зачем ты сюда пришел? — спросила бабушка.
— За мной гонятся, — сказал Лапидус, откладывая журнал.
— Кто?
— Не знаю, но они хотят меня убить…
— Ты не стал дочитывать рассказ?
— Он тут не весь, наверное, мыши обгрызли…
— А за что они хотят тебя убить?
— И этого я не знаю, — сказал Лапидус темноте.
— Ты останешься?
— Мне надо домой, — проговорил тихо Лапидус, — мне надо в город…
— Что там дальше, в журнале? — спросила бабушка.
Лапидус начал читать вслух последние необорванные строчки: «…помню, все я, оказывается, помню — мать и отца, бабушку и дедушку, своего брата, всех, кто стал тенями, что отбрасывает сейчас на стены лампа «летучая мышь».
— Спасибо! — сказала бабушка и добавила: — Мне пора.
— Мне тоже, — ответил Лапидус, бросил журнал на кушетку, взял фонарь и вышел из дома на крыльцо.
На небе не было никаких следов тяжелого черного катка, по небу опять легко плыли облака. Белесые, стертые, растушеванные, почти что прозрачные. Все остальное было нежно–голубым, таким нежно–голубым, что Лапидусу опять стало трудно дышать.
Фонарь бессмысленно горел в руках у Лапидуса. Лапидус посмотрел на него, потом на небо, потом опять на фонарь.
— Сколько времени, — спросил у него Манго — Манго, внезапно оказываясь перед Лапидусом.
Лапидус закрыл глаза, потом открыл, потом снова закрыл.
— Так сколько, — настойчиво спросил Манго — Манго.
— Сколько времени? — спросил Лапидус у кукушки.
— Восемнадцать ноль–ноль, — бодро отрапортовала та.
— Восемнадцать ноль–ноль, — сказал Лапидус и открыл глаза.
Никакого Манго — Манго перед ним не было.
Лапидус сплюнул под ноги, обернулся, посмотрел на дом, на широко открытую дверь, на фонарь, который он все еще держал в руках.
— Ну что ты медлишь, — раздался из дома голос бабушки, — если решил — то действуй, ну, Лапидус!
Лапидус вобрал в легкие воздух, размахнулся и метнул фонарь прямо в открытую дверь. Потом повернулся и, не оборачиваясь, зашагал вперед по тропинке, которая вела прямо от крыльца.
